Игорь Артемьев: Ограничения будут иметь и положительный экономический результат

Каждый год в сентябре ФАС проводит День конкуренции в России. Настроения нынешнего года отличаются от предыдущих: продуктовое эмбарго, введенное российскими властями, может негативно отразиться на конкуренции в России, предупреждает Игорь Артемьев. Он признает, что политика все же важнее конкуренции, но оптимизма не теряет и даже рассчитывает, что ограничения «будут иметь и положительный экономический результат». О том, как служба будет противостоять росту цен на продукты и лекарства, бороться за новые полномочия и отстаивать старые, при этом не забывая противостоять монополистам и нечистым на руку чиновникам, Игорь Артемьев рассказал в интервью «Ведомостям».

— Насколько обоснован введенный Россией запрет на импорт некоторых товаров и как он отразился на конкуренции?

— За многие годы работы в ФАС я понимаю, что безопасность часто важнее, чем конкуренция. Например, техническая, санитарная безопасность. Если санитарный врач закрывает предприятие торговой сети, потому что там обнаружился сальмонеллез, то речь идет о безопасности и здоровье граждан. Он, конечно, ограничивает конкуренцию, но правомерно. То же и с технической безопасностью — если существует угроза взрыва, то завод нужно закрыть, несмотря на ограничение конкуренции.
В этом случае речь идет о продовольственной безопасности в широком смысле этого слова. Это та ситуация, когда по политическим соображениям мы отвечаем на санкции контрсанкциями. При этом на первой стадии, безусловно, происходит ограничение конкуренции — импорт ограничивается, становится меньше поставщиков. При неумелых действиях власти это может привести к тому, что могут стремительно вырасти цены. Но в итоге должно произойти импортозамещение и мы эту зависимость потеряем. Как в свое время высокие пошлины на ввоз автомобилей привели к локализации автомобильной сборки в России. Поэтому три пункта при ответе на ваш вопрос. Первое: решение политическое. Ограничение импорта всегда приводит к ограничению конкуренции. Но такое ограничение не только обоснованно политически, но будет иметь и положительный экономический результат. Я считаю, что санкции мы ввели правильно.

— С политической точки зрения?
—   Да. Это правильное решение, оно работает. А с точки зрения конкуренции нужно следить, чтобы она не сжималась чрезмерно за счет административных действий. Сразу хочу сказать о соглашениях о сдерживании цен. Есть заблуждение, что региональные власти не имеют права подписывать соглашения с производителями — это ограничение конкуренции и запрещено антимонопольным законом. Антимонопольным законом запрещены соглашения, которые приводят к повышению цен. А к удержанию и снижению — пожалуйста. Потому что это в интересах потребителя.

— Вы имеете в виду постановление правительства, которое готовит Минсельхоз?
— Да. Сейчас по закону региональные власти могут заключать только такие соглашения, которые разрешит федеральное правительство. В постановлении мы заложили, что соглашения об удержании и снижении цен можно заключать, о повышении — нельзя.

— Заключать или не заключать соглашение — будет решать регион?
— Да. В 2007-2008 гг. они доказали свою эффективность. Экономические ожидания при ограничении импорта приводят к росту цен. Чтобы сбить эту волну ожиданий, нужно либо выбросить из резервных фондов сразу огромное количество продовольствия, либо ограничить рост цен.

— То есть регионы смогут устанавливать верхнюю планку цен?
— Не нужно никаких верхних планок. Все же знают текущие цены на рынке. Нужно мониторить ситуацию и смотреть, чтобы она в сопоставимых ценах необоснованно не повышалась. Самое главное — сбить надвигающуюся волну ожиданий.

— В 2014 г. вступил в действие новый закон о госзакупках — 44-ФЗ. В своем докладе о состоянии конкуренции вы утверждаете, что конкуренция из государственного и муниципального заказа практически устранена. Это последствия перехода на новую систему?
— В целом наше отношение к 44-ФЗ положительное. Он вводит и планирование, и более строгие вещи по контрактам жизненного цикла.

— Требуется ли ужесточить 223-ФЗ?
— Из положительного могу сказать: к 223-ФЗ приняты санкции. Теперь будем накладывать большие санкции на деятелей госкомпаний. А «Росатом» наградили за достижения в области госзакупок.  Сергей Кириенко, руководитель «Росатома» сделал очень хорошую практику — у них на торгах закупается 99% продукции.

— Насколько трудно бороться с госмонополистами, менеджмент которых вхож в кабинеты Кремля?
— За последние 10 лет были введены оборотные штрафы для монополий, мы наложили эти штрафы. За всю историю антимонопольных органов мира у нас восьмой результат с точки зрения взысканных в федеральный бюджет штрафов. Когда «Газпром нефть» платит одной платежкой 4,7 млрд руб. штрафа, а всего нефтяные компании направили в бюджет почти 20 млрд рублей. И когда металлургические компании платят по 800-900 млн руб. штрафов.

— Вы обращались в правительство с просьбой наделить ФАС полномочиями самостоятельно возбуждать уголовные дела по картелям. Предложение нашло поддержку?
— Мы не просили право возбуждать дела. Мы просили такую оригинальную конфигурацию: разрешить нам дознание без прав на возбуждение дел и прав на оперативно-розыскную деятельность (ОРД). Сейчас, когда мы приходим в компанию с проверкой как ФАС, и находим признаки сговора, то нарушители уничтожают доказательства. Чтобы возбудить уголовное дело, мы проходим всю цепочку арбитражных судов, чтобы доказать факт. Мало того, что доказательства устраняются, проходит два года. И уже никого не найдешь — компании банкротятся, граждане сбегают.

— Аргументация была воспринята правительством?
— Правительство не захотело множить силовые органы — это плохо для нашей экономики и ментальности. Я и сам из-за этого был против полномочий по ОРД. И я очень не хочу, чтобы ФАС стала организацией в погонах. У меня просто голова по-другому устроена. Как и у многих моих товарищей здесь. Хотя я эти структуры очень уважаю. Но это не мое.

— В правительстве обсуждается налоговый маневр в нефтяной отрасли. Вызовет ли он рост цен на топливо?
— Небольшой. Маневр так сбалансировали, что помимо повышения НДПИ и снижения экспортных пошлин будут уменьшены акцизы. Это компенсирует рост нагрузки на нефтяников, поэтому большого роста цен не ждем.

— В конце июля вице-премьер Аркадий Дворкович говорил, что цены на дизтопливо и бензин в России уже достигли запланированного в целом на год уровня. Видите такую тенденцию?
— Мы занимались этим. Это как посмотреть. Если вы смотрите биржевые котировки, то вы так скажете. Если смотрите оптовые цены — тоже. А если розничные — в пределах инфляции. Смысл такой — оптовые цены подросли, но из-за этого вовсе не обязательно должны вырасти розничные.

— А как так получается?
— Оптовые растут по целому ряду причин. В частности, аварии на заводах могли спровоцировать серьезный дефицит. А его не случилось — компании за счет загрузки мощностей выбросили достаточное количество бензина. Биржа отражает ожидания, а когда этого дефицита не случается, то цены схлопываются. Маржа в рознице действительно стала маленькой, и страдают розничные компании. Те же большие вертикально-интегрированные нефтяные компании, у которых своя розница, и независимые продавцы. Это будет происходить два месяца. В ноябре начнется сезонный спад цен.

— То есть ради сохранения конечной цены розничные продавцы снижают маржу? Какое-то нерыночное поведение.
— Мировые цены на нефть стали падать. То есть до этого оптовые стали расти на ожиданиях, но теперь вслед за мировыми начнут падать. Сейчас нефть стоит меньше $100. Это плохо для бюджета, но для цен на нефтепродукты это хорошо.

— Еще один проблемный вопрос — цены на лекарства. На схожие по своему составу препараты они могут разниться на порядок. Вы отмечали, что положение о взаимозаменяемости лекарств проблему не решило.
— Частично сработало. Мы договорились с Минздравом, что понятия будут доработаны. Это ключевой вопрос политики в этой сфере. Если препараты взаимозаменяемы, то два конкурента приходят на торги и начинают понижать цену. Примерно по сотне жизненно важных препаратов взаимозаменяемость органами здравоохранения не признается. Мы добились того, что рецепт должны выписывать латынью — по непатентованному названию. То есть формулой. Например, те же но-шпа, спазмол, которые стоят порядка 200 руб., а дротаверин — само лекарство — 28 руб.

— Какое максимальное завышение было зафиксировано?
— В 14 раз дороже. Потому что в разных упаковках разные производители продают одно и то же примерно одного и того же качества. Более того, страдают российские компании. Индийцы и китайцы делают дженерики. Еще не истек срок патента, а они уже готовят синтез — формула-то известна. В день, когда патент закончился, уже все в продаже. В 10 раз дешевле. А у нас когда-то Минздрав создал монополии и заставляет граждан покупать лекарства в 10 раз дороже.